Станция Комсомольская (книга, часть 1)
Вы знаете, что такое Горьковский метрополитен?.. Не удивляйтесь вопросу. Не спешите отвечать…
Поздний вечер застал вас на Комсомольской площади. Накрапывает осенний дождик. Вы торопитесь, автобуса нет.
Да вот же она, буква «М»!
Несколько ступенек.
Мраморные стены.
Залитые светом переходы пересекаются, сходятся, упорно ведут вас вперёд — к подземному залу станции «Ленинская».
Витражи с сюжетами о революции, жизни Ильича.
Турникеты.
Ещё несколько гранитных ступеней. Вы попадаете во дворец…
Рано искать на проспекте Ленина букву «М». Узнаем мы, каков наш метрополитен, скоро, но не сегодня.
Узнаем, потому что шесть лет назад, 17 декабря 1977 года, просто и буднично, серым зимним вечером в самом начале проспекта Ленина была забита огромная стальная свая, положившая начало Горьковскому метрополитену, первому в Поволжье.
Только что здесь стучали по рельсам трамваи, весело неслись троллейбусы. А вот уже целый квартал огорожен забором. Жёлтая мачта копра почти достаёт до крыш соседних домов.
Здание управления железной дороги похоже на раскрытую книгу. Кажется, на её страницах вспыхнул приказ: «Начинайте!»
Раздались резкие удары копра. Первая свая в основании станции «Ленинская» нехотя вошла в мёрзлый грунт.
С тех пор Метрострой вошёл в жизнь нашего древнего города. Без него нельзя представить Канавино и проспект Ленина.
Будущая трасса обозначилась вехами — сперва копровыми мачтами, потом — горными комплексами.
В Горьком первая очередь заканчивается станцией «Комсомольская». Сначала проходческие щиты уходили в другую сторону по направлению к «Московской».
Но потом комсомольско-молодёжные бригады повели свои подземные агрегаты к комсомольской станции. И с каждым перегоном всё приближались к ней, всё ближе к цели.
Следуя традиции Комсомолстроя, рождённой на первом в нашей стране метрополитене в Москве, комсомол города Горького выходил на субботники, осваивал новые для города профессии метростроевцев, удивлял рекордами, завоёвывал Красные знамёна в соревновании.
Тогда на страницах горьковских газет появились объявления: требуются машинисты, бульдозеристы, монтажники, электросварщики, бетонщики… Метрострой звал.
Те, кто внимательно читал эти объявления, увидели и необычное слово — проходчик. Это самая главная профессия на Метрострое.
Кто же они, проходчики? Что за люди?
Оставьте свои спешные дела.
Давайте спустимся в строящийся тоннель метрополитена. Вот вам красная каска, резиновые сапоги, брезентовая куртка.
Вы готовы? Тогда идём…
Проходчики
В котлован станции «Ленинская» ведёт крутая деревянная лестница. Пробираешься между швеллерами и трубами, делаешь крутые повороты. Луч прожектора бьёт в глаза, порой запутывается среди дерева и железа — несколько узких ступенек под ногами скрываются в густой тени. Рядом, в клети едет вверх вагонетка с песком — к поднявшемуся на высоту трёхэтажного дома бункеру.
Людей несведущих на этом спуске предупреждают: «Держитесь за перила. Пригните голову — иначе и каска не поможет».
Ночью котлован таинственнее и нереальнее, чем днём.
Неестественность происходящего бросается в глаза ещё наверху.
Одно за другим гаснут окошки в домах по обе стороны проспекта Ленина. В управлении железной дороги квадратики света образуют абстрактные фигуры.
Между домов, почти касаясь верхних этажей, огромный жёлтый козловой кран. Открой окно и перейдёшь, как по мосту, в дом напротив.
Трудно сразу догадаться, что под краном. Застывшие волны? Широкая рифлёная полоса, как на испытательном автополигоне?
По всей трёхсотметровой длине котлована расстрелы — большие трубы, которые распирают стены, не дают им наклониться и упасть.
Когда спускаешься по лестнице, возникает впечатление, будто погружаешься в воду. Вот уже расстрелы видны снизу; убегая вдаль, они образуют волнистый потолок, сквозь который светят прожекторы, кран опускает железобетонные панели и арматуру.
В котловане загадочно чернеет ещё недостроенный вестибюль. Сейчас он не вспыхнет люминесцентными лампами, не побегут к турникетам пассажиры с пятаками, да и лестниц с улицы ещё нет, так же, как и гранитного спуска на стометровую платформу.
С одного конца платформы собран богатырский шлем — под стать голове из «Руслана и Людмилы». Это монтажники готовят опалубку — скоро начнётся бетонирование свода станции.
Со дна котлована не видно домов, звёздное майское небо над головой — между расстрелами.
А у входа в тоннель, убегающий под проспект цепочкой огней, заканчивает работу вечерняя смена.
Здесь опять человек новый может попасть впросак. То, что по логике вещей должно быть правым тоннелем — он справа от нас, строители называют левым — по ходу движения будущих метропоездов, если смотреть с Московского вокзала.
Проходческий щит прокладывает обратный путь поездам, отчего и возникает путаница.
Маленький одноглазый электровозик вытащил из тоннеля гружённые песком вагонетки.
Сегодня, перед началом смены, торопясь застать неподнятые вагонетки с породой, которые откатчики вручную заводят в клеть, спускается сюда звеньевой Леонид Павлович Усачёв. Он просит чуть задержать клеть, берёт горсть породы.
Песок, мокрый песок и красная глина, которая дразнит проходчиков уже вторые сутки.
Началось так. Капля за каплей просачивалась вода. Никто и внимания не обратил: тоннель проходит фактически в воде.
На нижнем ярусе проходческого щита обнаружили глину. Небольшой по высоте слой. И такое уже встречалось — никого не удивишь.
Усачёву не понравилось, что капли и глина, сами по себе беспокойства не вызывающие, появились одновременно.
Возникало ощущение, что тоннель что-то готовит. И важно было понять, чем потревожены несколько метров породы, которая отделяет щит от поверхности.
Если поймёшь, можно предупредить событие, по крайней мере, вовремя отступить. Если не поймёшь, событие застанет тебя врасплох.
Усачёв обошёл одноглазый электровозик, освещавший портал тоннеля, и быстро зашагал по шпалам. Левый поворот, небольшой уклон — на семьсот метров — до щита. Красное табло: «Берегись! Провод под напряжением!» Значит, всё хорошо, раз провод под током. Но сегодня табло не успокаивает, а настораживает своим «берегись».
Усачёв торопится. Он хочет прийти к забою до того, как соберётся всё звено.
Леонид Усачёв
В эти минуты ему не до воспоминаний, хотя проходка левого тоннеля ведётся уже девять месяцев и есть что вспомнить.
Ему хорошо знакомо чудо стройки, когда увозят землю самосвалы и вагонетки, растут станции и удлиняются перегоны. Он пробивал тоннели на железной дороге Абакан — Тайшет, сооружал Ташкентский метрополитен.
Спускаясь в котлован, Усачёв рассеянно взглянул на платформу, и металлическая опалубка показалась ему именно опалубкой, а не богатырским шлемом. Порой он поражал меня, когда находил слова, чтобы объяснить, что такое лепестки на щите («Расходятся, как хвост у павлина»), как назвать входной бетонный портал («Мы называем оголовок, или венец. Говорят, конец — делу венец. А мы с забоем сразу под венец — с первой заходки»).
Не вспомнил он, что кто-то оставил озорные автографы, когда щит прошёл первые метры и были установлены первые кольца. Не Виктор ли Попов расписался в том, что начат первый тоннель Горьковского метрополитена?
Смутное беспокойство сосредоточивало все мысли на забое. Что там? Сегодня, торопясь на смену, в вечерней тиши он почувствовал ногами — щит работает. Это было на улице Октябрьской революции. Может, и не обоснована тревога?
Первый в Горьком щит был экспериментальным. У него всего лишь два брата-близнеца: в Москве и в Минске.
Девять месяцев назад они изучали щит. На таком никто не работал. Как они его «двинут»? Как будет он «плыть» в насыщенных водой горьковских песках?
Большой, шести метров в диаметре подземный агрегат казался маленьким в пустом котловане. Он стоял у торцовой стены, бригада монтажников Ничкасова передавала его проходчикам, а с другой стороны котлована ещё заезжали грузиться под экскаватор самосвалы.
— Сегодня двину щит! — решил бригадир Виктор Булих.
Стальные сваи разрезали автогеном, а «затяжку» — доски между сваями, не дающие грунту осыпаться, — решили не вынимать. Щит мощный: 21 гидравлический домкрат, каждый домкрат, если его поставить вертикально, смог бы поднять гружёный железнодорожный вагон. Должен продавить.
Первый жёлтый песок прямо с транспортёра потёк в кузов самосвала. А потом что-то не так стало получаться. Усачёв, когда пришла его смена, сказал ребятам, чтоб тащили отбойные молотки.
— Будем долбить. Доски гнутся — нож у щита тупой. Не режет.
Звенья Усачёва, Барсукова, Лукина ввели щит в забой. Рвались шланги, фонтаном било масло. Всё ещё приходилось выковыривать доски, которые щит толкал перед собой.
Проходческий комплекс не успел скрыться за входным порталом, как стало ясно: он не сможет пройти крутой поворот.
Транспортный мост укоротили метров на десять. Но теперь в голове агрегата оторвалась многотонная несущая площадка. Усачёв пролез к погрузмашинам, к задравшейся площадке, а Виктор Попов и Саша Чупров уже там, решили: заводской дефект.
Встречаясь с Усачёвым, с его звеном, я хотел найти что-то особенное в проходчиках. Профессия для города Горького необычная, впервые в местных газетах, по радио и телевидению так часто стало повторяться это слово. А найти особенное сразу же не удавалось.
Смена за сменой — метр за метром (они говорят «кольцо за кольцом»). Что-то случается: неполадки, обычные затруднения, так это же будни, без этого не обойтись, щит новый, экспериментальный.
Приехали они в Горький со строительства метрополитена в Ташкенте и с Большого Ставропольского канала. «Ташкентцы» и «ставропольцы». Сколько им лет? Виктору Попову — тридцать. У него двое детей. Бригадиру Булиху — за сорок. У сташего машиниста сын в армии отслужил. Леонид Павлович Усачёв помогает дочери воспитывать внучку.
— Могу работать, — говорит Усачёв, — машинистом — на щите, взрывником — когда скала, кессонщиком — когда в забое повышено давление.
С некоторой долей ревности за горьковчан я спрашивал:
— А наших ребят не берёте на щит?
— Пусть поработают сначала откатчиками, присмотрятся, поучатся. Знаете, как я новичков учу: «Кнопку на пульте щита нажать просто. А научись не только управлять щитом, ставить тюбинги, а и поломку найти да исправить — не бегать же километр по тоннелю за механиком. Уметь нужно породу чувствовать, меня — звеньевого — заменить. Швы в тоннеле зачеканить»…
Такой опыт приобретается не в один день. Вот почему метрополитен начинают заслуженные строители, с орденами и медалями.
А потом приходят и горьковчане, спускаются под землю, привыкают к искусственному, часто неяркому свету, нередко и к сырости, воздуху отнюдь не похожему на аромат заволжских лугов или соснового бора, да и сила здесь пригодится — в тоннеле не только кнопки нажимают.
— Помяните моё слово, — продолжал Усачёв, — станут горьковчане и звеньевыми, и машинистами. И забой комсомольский создадут. Ещё на весь Метрострой прогремят горьковчане, и в газетах про них напишут.
Я знал, что Усачёв воспитал немало молодых ребят, что первую проходческую школу бригадир Виктор Булих прошёл лет двадцать назад, в Красноярском крае, у Леонида Павловича Усачёва. Сегодня ученик — кавалер ордена Октябрьской Революции, а наставник имеет «Знак Почёта». И оба награждены орденами Трудового Красного Знамени.
Звено собралось у щита. Ребята уже знали, что Усачёв в забое, лазит по несущим площадкам, пробует породу. Вода в лотке тоннеля беспокойства пока не вызывала. Обычные разговоры, шутки.
Усачёв спускается со щита — мокрый, руки в вязкой глине.
— Болотце у нас под погрузмашиной. Бегите за насосами.
— А много глины?
— Сантиметров двадцать… Мы под уклон идём, вот прослой с каждой сменой всё выше и выше. Вроде как по нему стекает вода. Ну в забой, ребатки. Витя — к щитовому пульту. Саша и ещё двое — к вагонеткам. Да на подчистку надо двоих — там песку навалило на эректор.
Все быстро расходятся по своим местам. Одни — к пультам, другие — к погрузочным машинам. Третьи катят пустые вагонетки, которые подвёз к проходческому комплексу Семён Таранцов.
Зашумели электродвигатели, завздыхали гидравлические насосы. Маркшейдер даёт «добро». Щит пришёл в движение. Саша Чупров нажимает на сигнальную кнопку дважды — далеко впереди два резких звонка. Это значит, что Саша готов принимать породу.
После короткого объяснения звеньевого проходчики начинают понимать: не исключается, что может что-то произойти. Спокойствие Усачёва значит больше, чем слова: «Делайте своё дело, но будьте готовы к любым неожиданностям».
Пока идёт обычная, как и каждую смену, работа, нам нужно познакомиться со щитом — иначе мы ничего не поймём, если что случится в тоннеле.
Щит. Этим словом не удивишь ни москвича, ни ленинградца, ни минчанина — жителей тех городов, в которых продолжается или только начинается строительство метрополитенов. Практически без него ни один метрополитен не строится. В Горьком первый щит начал своё подземное путешествие в 1978 году, второй — в 1979-м.
Упрощённо и приземлённо щит можно назвать стальной трубой, в которой полным-полно механизмов. Но мне нравится сравнивать его с кораблём. В нём несколько палуб, капитанский мостик, трапы. Транспортёр, чтобы убирать песок, тянется от носа щита до кормы. «Механическая рука», или эректор, которая укрепляет тоннель железобетонными тюбингами. Основные механизмы спрятаны в прочном корпусе длиною метров семь. Он принимает на себя давление грунта, как корпус корабля — удары волн.
Корабль беспомощен на берегу. Щит — тоже. Железобетонные кольца, собранные на поверхности земли, тут же развалятся — у них снаружи нет опоры.
Щит с помощью расположенных по кругу гидравлических домкратов вдавливает себя сам в породу. Чтобы не было обвала сзади щита, тюбинги собираются в корпусе — в метровой ширины кольцо. Метр за метром, кольцо за кольцом растёт тоннель. В эти кольца и упираются домкраты, когда щит движется вперёд. Он как бы выползает из породы и готового тоннеля. Когда собрано очередное кольцо — щит снова вдавливается в породу.
При движении щита вперёд песок осыпается на несущие площадки в три яруса.
Раньше на каждом ярусе стояли манипуляторы. Они выбирали лишний грунт, в результате — провалы до поверхности. Машинист Виктор Попов даже с конструктором из Москвы как-то поспорил: из-за манипуляторов рвутся шланги, наблюдается утечка масла, и все одновременно манипуляторы включить нельзя — гидравлика не позволяет. В общем, они тормозят работу. Манипуляторы оставили только внизу, чтобы они подавали породу на транспортёр.
Виктор Попов
Проходчики подают сигнал машинисту — нужно остановить транспортёр, чтобы Семён Таранцов вывел вагонетки в отвал.
Сейчас можно спокойно пройти под транспортёром — песок не просыпается — и подняться по железному трапу на мостик, к месту машиниста.
Стоять во весь рост нельзя — низко нависли свод щита и арка из трубопроводов.
Слева пульт. Кнопки управления, сигнальные лампочки.
Перед нами — манометр и два рычага.
Справа «гребёнка» — десять и ещё одиннадцать вентилей по числу домкратов.
На горизонтальных несущих площадках — кучи песка с красноватыми прожилками и камень. На каждой площадке сейчас проходчики. Звеньевой и машинист тоже там — с лопатами в руках. Они сбрасывают породу к увязшим в песке манипуляторам.
Ребятам жарко, сказывается нехватка воздуха.
Наверху, совсем близко, прогрохотало. Это — трамвай.
Вспыхивает красный плафон, два звонка: там, сзади, уже готовы к погрузке.
Попов перелезает на свой мостик, запускает транспортёр и погрузмашину.
Однажды в пересменку я расспрашивал Виктора, где какие кнопки и зачем они. Включал гидравлику — две красные лампочки подтверждали, что насосы заработали. Брался за рычаги. Левым вдвигал манипулятор в песчаный холм, правым заставлял шевелиться, сжиматься хищные челюсти, чтобы потом снова левым — тащить песок к транспортёру.
Мне было интересно, а Виктор иронически улыбался.
— За рычаги-то держать легко. — Он буквально повторил те же слова, что слышал я от Усачёва. В этом я уловил не просто родство их душ, а определённое, выношенное годами отношение к профессии, к работе и к самим себе.
— А вот что будешь делать, — испытывал меня Виктор, — погрузмашина взяла лишнюю породу, просадка, сверху течёт песок, кровля рушится?
— Двину щит вперёд, чтобы песок не уходил сверху.
— Двинул. Давление за двести — предел. Щит нужно останавливать, а песок течёт.
— Ну ещё немного пусть повысится давление.
— Зачем же гидравлику гробить? — удивился он.
Я знал, что Попов с честью выходил из этого положения. Подобное уже случалось в забое.
Но такие вот безыскусственные разговоры позволяли мне открывать в нём любовь к технике (я подозревал, что он со щитом в трудные моменты разговаривает), выявляли его отношение к профессии (он её со своей физической и нравственной силой трудной не считал), наконец, я понимал некоторые принципы, которым он следовал: знать и уметь, не пропустить новое, учить других.
Есть, считает он, машинисты, которые любят чистую работу, а грязную оставляют механику. А он сам заменит полетевший золотник или клапан. Если стрелка манометра, когда напрягается щит, ползёт медленно, он не будет «давить», а спустится, прощупает все насосы — их шесть — найдёт горячий и сможет поставить запасной.
В командировки судьба забрасывала его в Харьков и Крым. В Харькове заинтересовался устройством вентсбоек, в Крыму — анкерным креплением в скальных породах. Вроде бы и ни к чему это, но что-то подсказывало: посмотри, запомни, пригодится.
Виктор приехал в Горький с БСК — Большого Ставропольского канала. Начинается канал из реки Кубань, заканчивается в Калмыкии — четыреста с лишним километров. Канал — это уже третья очередь — однажды упёрся в гору; решили, чтобы не обходить её, прорубить тоннель. «Строили Ставропольское метро, — поясняет Попов. — Те же щиты — метростроевские».
На БСК не мог смириться с тем, что каждая смена за себя работала. Одни «наломают дров», другие «расхлёбывают». Теперь доволен: «За нами наши же идут!» Говорит, что если заболеет, никак не может успокоиться: «Как же там, без меня?»
На БСК возглавлял комсомольско-молодёжную бригаду. Только научит парня на щите работать — забирают. Люди, мол, нужны. Приходили молодые. А разве их, молодых, бросишь — сами не сообразят. Снова учил.
И вода была. «Десять лет работал в воде и для воды, — уточняет Попов, вспоминая Ставрополье. — Не привыкать».
В очередной раз Семён Таранцов вывез к горному комплексу вагонетки, как ему показалось, с грязью.
Снаружи светает. Погасли прожекторы.
Пока откатчики возятся у подъёмника, Таранцов цепляет весь порожняк, втискивается в кабину и въезжает в тоннель. Его просили поскорее вернуться.
Семён осторожно проводит свой электровозик через пересечение рельсовых путей, выводит состав за поворот, на одну колею, и мчится под уклон.
«Берегись! Провод под напряжением!»
Что-то происходит этой ночью в тоннеле.
Вода? А если хлынет? Всё ведь действительно под напряжением. И везде люди…
Извивается кабель по стене, мелькают кронштейны. Порой стыки между кольцами чётко очерчиваются, потом стена сереет — до тех пор, пока не наплывает тусклый жёлтый фонарь.
Грохочут пустые вагонетки. Гудит бетонная труба.
Таранцов притормаживает — здесь каверзный стык.
Придя в тоннель с Горьковской железной дороги, Таранцов трудно привыкал к узкоколейке, ограниченной скорости, запрету возить людей.
Когда человек осваивается на новом месте, случаются порой потрясения. Кому это охотку отобьёт; кто загрубеет, безразличным сделается; а надо переступить через некий порог, не позволяющий тебе, чужому, стать здесь своим.
Потрясение Семёна Таранцова подступало исподволь. Он вёл нагруженный состав в горку. Как только въехала последняя вагонетка на этот стык, состав вдруг остановился, хотя двигатель натужно пытался превозмочь сопротивление.
Семён почти вывалился в проём кабины. «Что там?» — крикнул проходчикам, которые шли со смены.
— Вагонетка «забурилась» — сошла с рельсов.
Они её отцепили.
Семён подъезжал к порталу, когда отцепилась ещё одна вагонетка. И покатилась, сначала тихо, потом быстрее и быстрее.
Стало жутко. Там щит. Работает шумно — никто не заметит беды. Вот оно — потрясение. Длилось секунды. Вспомнил: там же никого нет, смена закончилась.
Отцепившаяся вагонетка дошла до опрокинутой — и стала.
Таранцов долго никому не рассказывал о своём потрясении.
…Впереди — туманная мгла, гул — это работает щит.
Порожняк ребята катят под транспортный мост, а Таранцову — вагонетки с мутной водой. Никак не может понять машинист электровоза, откуда же в вагонетках вода. Догадывается — заработали насосы. Значит, началось…
Утреннее рукопожатие звеньевого и бригадира сопровождается не приветствием, а вопросом-ответом:
— Пошла? Сверху?
— Как ждали.
— Песок тащит?
— Течёт песочек.
Звено собирается вокруг своих командиров.
— Глинистая подушка?
— Да, не пропускает воду. Вот и стекает в забой.
— Наши «лягушки» как?
— Пока качают. Подушка всё выше и выше — скоро за шиворот песок польётся.
— Что же изыскатели — проморгали? — возник в тишине вопрос.
— Изыскатели могли не заметить эту подушку, — уклончиво отвечает Усачёв. — Толщина незначительная. Они, знать, глубже бурили.
Изыскатели
«Ищите в архивах…»
Там, где проходит трасса Горьковского метрополитена, всегда была вода. В очень далёкие времена — море.
Можно сказать, что горьковчане живут на дне моря. Но об этом и не каждый знает: мало ли что было миллионы лет назад.
Море ушло, оставив не остовы затонувших кораблей, а отложения, с которыми сегодня встречаются изыскатели и называют их коренными: известняки, доломиты, мергели.
При желании можно представить, как началось нашествие ледника. Катаклизмы того времени были намного грандиознее, чем сегодняшние сели, лавины, землетрясения. Ледник надвигался медленно, возможно по километру в столетие. Земной шар покрывался льдом.
Ледник таял, уходил, оставляя суглинки, суспеси, конечно же — валуны. Их до сих пор встречают в Балахне, в Городце. Потом всю Балахнинскую низину занимала Ока. С каждым тысячелетием она приближалась к современным Дятловым горам, устилая низину галькой, глинами, песками.
Когда возникло предположение, что первая очередь Горьковского метрополитена пройдёт в Заречье, геологи сразу поняли, что метрополитен будет находиться, фигурально выражаясь, в воде, потому что параллельно трассе течёт Ока, она почти рядом, да и Волга недалеко. И уж сомневаться, что вся низина пропитана водой, геологи не могли.
Они действительно называют себя геологами. Не нужно думать, что они искали нефть глубоко под землёй. Их не интересовали газовые месторождения. Далеки они и от поисков драгоценных металлов и удивительных камней — самоцветов, которые щедро дарит природа человеку.
Они, геологи, выясняют: на чём город держится. Что под Мещерами, где строится микрорайон? На что лягут плечи нового моста, который соединит два берега Оки? Нет ли где-то подземного озера с питьевой водой? Выдержит ли участок земли на окраине города атомную станцию теплоснабжения? А что под проспектом Ленина и в Заречье? Здесь ведь пройдёт трасса Горьковского метрополитена.
На первую оперативку, где стоял вопрос о разведке трассы, изыскатели собрались в кабинете Арнольда Ивановича Белоколоцкого, управляющего Горьковским трестом инженерно-строительных изысканий.
— Судьба Горьковского метрополитена решается вами — топографами, геодезистами, буровиками, геологами, гидрологами, геофизиками, лаборантами, одним словом — изыскателями, — сказал Арнольд Иванович. — Проектировщики обязались за два года подготовить проект. Нам дано полгода, чтобы разведать трассу. Тресту эти работы не свойственны, но кроме нас заняться этим некому. И помочь нам некому. Будем переучиваться — на ходу. Проектировщики ждут, что мы заглянем под землю и объясним, в каких условиях будет строиться метрополитен. Как прочен грунт? Насколько агрессивны подземные воды? Ответ мы начнём искать в архивах. Вы, Раиса Фёдоровна, возглавите группу, которая этим и займётся.
Раиса Фёдоровна Заляховская, главный специалист гидрогеологического отдела, такому предложению удивлена не была. Девчата же — молодые техники и инженеры — ждали, что всех сразу пошлют на проспект Ленина.
— Наша наука на том и стоит, — объясняла им Заляховская, — чтобы начинать с пройденного, а не блуждать в потёмках. В неизведанное геологи отправляются за тысячи километров. А свой город стыдно изучать от асфальта. На первой очереди метро москвичи себя чувствовали неловко — они лучше знали Урал, Памир, Сибирь, Камчатку, чем то, что у них под ногами. Да и у нас тоже в тридцатых годах только начинали изучать городские недра…
Искали всё, что когда-либо и кем-либо сделано в районе трассы. В тридцатых годах — автозавод. Тогда здесь города не было. Пустыри, речки и болота между Канавином и Монастыркой. Провели Хмелевский канал, осушали болотца, засыпали ручьи. Появляется ветка железной дороги. Возникает сложная геометрия строительной площадки. Как молодой лес, светятся в лучах солнца будущие корпуса завода — ещё не оделись колонны стенами и перекрытиями. Однажды комсомольская коммуна Виктора Сорокина всю ночь, в порядке аврала, разгружает кирпич. А утром, уставшие, идут к палаткам и вдруг видят: из магазинчика выносят яблоки. Тут же узнают — без карточек. Но очередь, ох какая очередь. Когда признали бригаду Сорокина, пропустили без очереди. Как вкусны яблоки тридцатого года!..
Сорок два отчёта нашла группа Заляховской в архивах. История узкой полоски, проходящей через три заречных района. Шурфы, скважины, испытания свай… И первые девятиэтажные здания на проспекте Ленина, широкоформатный кинотеатр «Россия», микрорайон № 1 на территории бывшего ипподрома, из бетона и стекла новое здание Московского вокзала, школы, поликлиники, гостиницы, клубы.
Построенные здания незаметно для глаза опускаются, а грунтовые воды всё ближе и ближе подступают к проспекту Ленина.
Удивились девчата в гидрогеологическом отделе, когда Заляховская с сожалением отодвинула пухлые папки: все наблюдения за грунтовыми водами с 1937 года.
— Они нам пригодятся, но ответа не дадут. Большие города себя подтапливают. При бурении скважин грунтовые воды в десяти метрах от дневной поверхности, построили что-то — в пяти, в трёх. Мы предполагаем причины утечки воды. А прогнозировать самоподтапливание ещё только учимся.
Архивы приподняли завесу над тайной заречных недр. Они, несомненно, помогли составить программу изысканий; они позволили не блуждать в потёмках, а со знанием обстановки начать срочную работу.
Но того, особенного, с чем встретятся метростроевцы, архивы не назвали.
Скважины для зданий бурились в аллювиальных отложениях Оки, беспорядочно и неглубоко — не ниже пятнадцати метров. А как в аллювии расположились глины? У автозавода, по проспекту Ленина, у парка 1 Мая, у Московского вокзала, где проложат тоннели и построят станции?
Нет ли в аллювии подземных озёр, которые могут затопить строящиеся тоннели? Выдержат ли коренные породы, на которых намыты Окой аллювиальные отложения, тяжесть метрополитена?
Не затопит ли Чебоксарское море строящиеся или уже готовые перегоны?
В ореоле таинственности предстала трасса перед изыскателями, когда комсомольцы вывесили в своём здании на улице Энтузиастов призыв: «Заказы для метро — в кратчайший срок, с высоким качеством!», а буровики вывели свои машины на проспект Ленина.
Вышли в «поле» буровики
Автомашины с буровыми установками появились на трассе зимой 1974 года. Бригадам Тимичева, Кучумова, Севского, Туйчина, Кужелевского предстояло до лета пробурить более двухсот скважин.
Их встретил снег, стыла гидравлика, а поднятые из скважины буры покрывались льдом, потому что под промёрзшей почвой была вода.
Свою профессию буровики называют древней. Заглянуть в недра земли понадобилось свыше двух тысяч лет назад. И тогда изобрели бур, позволявший это сделать. В век электроники он не заменён никаким другим прибором — лишь совершенствуется.
Первые на территории Горьковской области скважины — соляные — появились в Балахне. Штанги, к которым крепилось долото, стенки скважин были деревянными. Все работы ручные. Впрочем, и на трассе метро не обошлось без ручных работ: в узком промежутке между домами, куда не протиснется ГАЗ-66 с буровой вышкрй; на Окском откосе, где о машинах и говорить смешно, но метромост второй очереди метрополитена сюда протянется.
Они изыскатели. Их провожали «в поле». Борис Павлович Тимичев поправлял: «Поехал на объект». А молодые бурильщики ничего против «поля» не имели, им даже нравилась такая романтика: полем стала оживлённая городская магистраль — проспект Ленина.
Их ждал родной привычный город. Большой проспект, где суетились прохожие и перегораживал путь состав — он вёз только что собранные станки с программным управлением.
Знакомая улица, переулок, останавливались у буровой приятели. В январскую стужу — костры, чтобы отогревать гидравлику и подержать над огнём ладони. Молодому инженеру Наташе Баскаковой казалось, что она не к городской скважине прошла из здания на улице Энтузиастов, а махнула куда-то в тайгу — с геологической партией.
Буровики первыми на метро столкнулись с тем, что сделано человеком под городом. Кто из горьковчан знает, когда идёт по тротуару или переходит улицу, что под ногами — потоки холодной и горячей воды, под давлением газ, высокое напряжение и преобразованные в электрические импульсы голоса? Попробуй пробури, чтобы не зацепить всё это.
Буровики первыми на метро перекрыли проспект Ленина — правда, всего лишь на субботу и воскресенье. Их рабочее место не всегда газоны или садики с цветущими яблонями — у магазина «Новость» скважины пришлось бурить на проезжей части.
Из каждой скважины составлялось мозаичное панно трассы. В нём обозначалась под номером скважины сорок восемь — в начале проспекта Ленина — самая высокая на метрополитене отметка над уровнем моря; на скважине сорок пять — самый мощный слой аллювия; на скважинах в центральной части трассы — самые близкие к поверхности грунтовые воды. Но в мозаичном панно ещё осталось много незаполненных ячеек, и каждый день мог преподнести сюрпризы.
Нашли бензин. Пока помощник бурового мастера и девчата-техники шутили: впервые открыт природный бензин, опытный буровик обнаружил рядом бензоколонку.
В марте у Комсомольской проходной автозавода буровой снаряд провалился — полость сантиметров сорок на глубине сорок два метра. Ещё не было произнесено слово «карст», в пределах города он никогда не встречался. Случайность?
Скважину номер одиннадцать — недалеко от Московского вокзала — бурил Тимичев: вращаясь, полая труба с коронкой вгрызалась в известняк, вбирала в себя породу. Тимичев не удивился, когда снаряд пошёл «произвольно» — провалился сантиметров на двадцать. Известняки могут вымываться водой, здесь это и произошло. Через метр снаряд опять «ухнул» — на тридцать сантиметров.
Тимичев почти всегда работал с инженером Юнисовой и техником Наташей Бандуровой, которая вела полевой журнал и раскладывала образцы по ячейкам в ящике.
— Удружил, Борис Павлович! — это иронически заметила Юнисова.
— А как же метро — если пустота? — встревожилась Наташа.
Тимичев мог бы свернуть мачту, погрузить штанги, желонки, обсадные трубы на машину и уехать. Но Тимичевы так не поступают.
Их трое было в тресте.
Старший — Александр Павлович. Руководитель буровых работ.
Средний — Михаил Павлович. Специалист по ручному бурению и испытанию свай.
Младший — Борис Павлович. Самый известный среди братьев буровой мастер. Все награды собираются у него, но, говорит он, посоветоваться братья всегда найдут время, хотя и живут своими семьями.
Борис Тимичев бурил до тех пор, пока не убедился: новых полостей нет. Через площадь Революции проезжали уже в темноте — Московский вокзал светился неоновыми вывесками и огромными окнами.
Тимичев заставил специалистов потревожиться: после одиннадцатой скважины обе конечные станции — «Московская» и «Комсомольская» оказались как бы повисшими над карстовыми пещерами.
Карст в Горьковской области знаком, вдоль реки Пьяны, в Ичалковском бору, провалы и пещеры — на каждом шагу. Жутковато звучат рассказы очевидцев: ночью из-под земли гул, а как выйдешь из избы — рядом, под стеной, пропасть, в которой бурлит вода.
В Дзержинске вода тоже размывает, выщелачивает известняки и гипсы, фотоснимки подтверждают, что там бывают провалы — ямы метров в пятнадцать диаметром. Дзержинская карстовая станция дала заключение: обнаруженные в Горьком полости для метрополитена не страшны.
Тогда, словно желая что-то доказать, природа решила испытать Леонида Кужелевского.
Леонид, наверное, единственный из буровых мастеров, который лично участвовал в строительстве метрополитенов. Немного необычно: строил мосты для метропоездов. Тот, на котором поезд вдруг повисает над Москвой-рекой, сзади — огромный стадион, впереди — Ленинские горы. И ещё один, который поезда проскакивают, не останавливаясь.
Скважину на улице Октябрьской революции, недалеко от Дворца культуры имени В. И. Ленина и роддома № 4, Леонид начал как обычно. Шнек накручивал на свою спираль породу и поднимал на поверхность. Не прошёл и трёх метров, как встретил воду. Леонид удивился, но поставил обсадную трубу — она не давала скважине заплывать.
Желонка подняла мокрый песок, а потом упёрлась в глину.
Ещё раз заменён снаряд.
Гудит мотор. Леонид переключает рычаги. Лебёдка вытаскивает штанги, помощники их рассоединяют. Снаряд поднял немного глины — и вновь мокрый песок.
«Сверху вода, — понял Леонид, — потом линза из глины. И опять вода, но уже грунтовая».
Верхнюю воду называют «верховодкой».
Все буровые мастера, которым попались скважины с номера семь по номер тридцать — от Московского вокзала до управления железной дороги — встретили линзы или тарелки, которые держат воду, капризную, любящую малейший дождик, независимую от водостоков, никогда не иссякающую, хотя до асфальта всего три метра.
Именно эту воду встретит впоследствии первый проходческий щит на строительстве метрополитена. Весь этот участок будет назван «слоёный пирог».
Буровики шутили:
— По колено в воде работаем.
Она подступала почти вплотную к проспекту Ленина. Лишь на возвышении в начале проспекта ушла на десять — двенадцать метров от поверхности.
Три водоносных горизонта — три этажа — обнаружили изыскатели. В коренных породах — подземные воды, они иногда размывают известняки и гипсы, образуют полости. Грунтовые воды завладели аллювиальными отложениями. Каково же будет проходчикам? Во время строительства будут заплывать котлованы, обрушиваться глыбы песка и глины в забоях, и, сколько ни старайся, в воде ничего не построить.
В северной стороне трассы повисла на глинах и суглинках «верховодка», готовая пролиться в тоннель, если её потревожить проходческим щитом.
— Качать, качать и качать, — повторял в то время главный инженер проекта Горьковского метрополитена Владимир Алексеевич Рыжов. — Дайте нам цифры: сколько воды поступает в сутки, на какой она глубине, насколько агрессивно встретит наши сооружения… Будем качать. В воде строить нельзя…
Одновременно с разведкой трассы производились опытные откачки — из специальных гидрогеологических скважин. Изыскатели и проектировщики поняли, что трассу придётся осушать. Водопонижение уже применялось при прокладке автозаводского коллектора, который шёл параллельно Хмелевскому каналу. В миниатюре — строительство метро. Вода рядом, а проходка идёт небольшим по диаметру подземным щитом.
Лаборатория выяснила: к плотному бетону вода не агрессивна… повышено содержание железа — для питься не пригодна… растворённые в ней газы взрывоопасности не представляют.
Велась обычная работа. Покров таинственности постепенно спадал с трассы. Тысячи образцов приносили техники в лабораторию. Как они поведут себя под давлением? Агрессивны ли они к бетону и к металлическим конструкциям? Есть ли в них газ, который вызовет под землёй взрыв?
Казалось, ничто не угрожает первой очереди метрополитена.
Пожалуйста, стройте!
Плывун
Геологи принесли в лабораторию на улице Энтузиастов полиэтиленовый пакет, заполненный чем-то коричневатым.
— У вас тут такое происходит!
С этими словами они стали осторожно выливать на стол содержимое пакета.
— Ой, что вы! — вскричали лаборантки. — Сейчас нам всё тут устроите.
Коричневатый, насыщенный водой песок растекался по стеклу, потом, вопреки ожиданию, не полился на пол, а остановился, словно в раздумье.
— Как ртуть, — удивилась начальник лаборатории Домрачева.
Домрачева, инженеры-химики Румянцева и Баландина, техники-лаборанты смотрели на застывшую песчаную лепёшку и понимали: что-то новое, неизвестное.
— Неужели плывун?
В Горьком такого не встречали даже и те, кто работал со дня основания треста. Заляховская потом добавит: и в архивах ничего нет о плывуне.
А может, встречали, но не обращали внимания? Зданиям и заводским корпусам он не угрожал. Да и глубоко раньше не бурили — не было необходимости.
— Где нашли?
— Да рядом, у Дома одежды.
Таня Баландина рассматривала «лепёшку» с ощущением, что та ей помотает нервы, доставив и огорчения, но больше радости, какая бывает при раскрытии тайны.
Домрачева заметила Танины чувства и, думая, кого привлечь к исследованию неожиданного плывуна, остановилась на Баландиной.
Таня три года в лаборатории — сразу же после окончания химфака Горьковского университета. За три года стала старшим инженером.
— У неё склонность к методическому мышлению, а здесь и нужна методика исследований, — приводила Домрачева доводы в адрес Тани. — Пытливая, ей всё интересно. Вместе нам легче будет. Я геолог по профессии, она химик. У меня опыт — она ещё молода.
Они впервые занимались плывуном, даже не знали, плывун это или нет. Поэтому возникали споры, и прежде всего Таня Баландина учила техников находить плывун.
Если не заострять внимание, то его и не отличишь от обычного песка. Подняли буровики желонку, вытряхнули сероватый, пропитанный водой песок. Присмотрись: песок тут же воду теряет, а плывун её держит. Брось в банку с водой: песок осядет, а плывун замутит воду, осадка нет — до того мелкие частицы.
Таня разговаривала с буровыми мастерами.
— Как вы узнаёте плывун?
Кужелевский сразу же нашёлся:
— Поддаёт пробку.
И пояснил:
— Через грунтовые воды я иду с обсадными трубами. Из них желонкой поднимаю грунт. Сделаю мелком на тросе метку. Опускаю желонку — белая полоска подскочила на пару метров.
Тимичев подтверждал:
— Желонка до забоя не доходит — заплыл забой. Неопытный буровик так весь день и будет выбирать песок, а глубже не пройдёт.
География плывуна расширялась с каждым днём: его обнаружили напротив кинотеатра «Россия», у «Детского мира», на улице Октябрьской революции, у путепровода — на пересечении Комсомольского шоссе с проспектом Ленина.
Домрачева и Баландина стремились определить масштаб встретившегося плывуна: велик он или мал, угрожает ли людям и тоннелям?
Они читали, изучали всё, что написано о плывунах. Сложность проходки через них, катастрофы, которые они вызывают, ещё настоятельнее требовали дать ответ: с чем же встретились изыскатели под проспектом Ленина?
В лаборатории стало не то чтобы модно, а просто необходимо говорить о плывунах.
Вот свежая газета — репортаж с места события «Подземный поток укрощён». На подходе к площади Мужества в Ленинграде строители заморозили плывун. Они прорезали ледяной массив, когда в тоннель хлынула вода с песком. Девять атмосфер — таково давление гигантского плывуна. Слепая стихия ворвалась в тоннель, который спускался к действующей линии метрополитена. Уже просела наверху улица, транспорт пустили в обход, дом в несколько этажей прошили трещины. Внизу шло сражение с потоком — на его пути возводили бетонную перемычку.
Есть два способа борьбы с плывуном: замораживание грунта — «наркоз» и повышение давления — «кессон».Откачивать воду бесполезно — мелкие песчаные частицы уходят вместе с ней.
«Наркоз» — очень дорогостоящая операция. Почти год ведутся подготовительные работы, а проходка — всего три недели.
Кессонный способ ещё сложнее. Люди работают под большим давлением, выход из забоя — через шлюз, иначе кессонная болезнь. Аварии в таких условиях страшны.
Двадцать пять лет и много и так немного, чтобы всё это понять. Тане Баландиной было двадцать пять, когда она решала: как станут сооружать Горьковский метрополитен, раскопают ли улицы или щиты пойдут под ними, встречен нынче плывун со всеми своими грозными последствиями или пески, насыщенные водой? От её решения в прямой зависимости находились проектировщики и строители.
В лаборатории не было единого мнения, не было его и среди всех изыскателей: плывун или не плывун?
Изучая литературу, Домрачева и Баландина выяснили, что плывун ещё мало изучен. Как же найти надёжную защиту от него, если невозможно объяснить, почему он удерживает воду?
На техсовете возможность существования плывунов в Горьком отрицали.
Домрачева разыскала два тома — отчёт 30-х годов. Автор отчёта — заведующий кафедрой Горьковского инженерно-строительного института. Его имя мало кому известно, и утверждение — плывуны в Горьком есть — не производило впечатления.
Большой специалист по истории геологических изысканий Заляховская осторожно относилась к выкладкам учёного.
— Он, конечно, один из первых геологов в Горьком. У него интересные суждения об откосах, об оползнях. Но ведь он не бурил… одни аналогии…
Баландина предлагала методики для исследования образцов.
В стеклянном цилиндре — заполнен водой — сначала выпадали в осадок крупные пески, потом глины. Плывун мутил воду — коллоидная фракция. Так и стоял целые сутки цилиндр — цветной, не очень ярких цветов по выпавшим осадкам, и с мутной водой — неоспоримым доказательством — сверху.
Мало?
Высушивали на воздухе.
Прокаливали.
С уменьшением влажности росли прочностные свойства. Сотни графиков подтверждали это.
Угол откоса меньше, чем у обычного песка.
Коэффициент фильтрации меньше.
Трясли приборы, чтобы имитировать механическое воздействие щита. Песок терял сцепление, начинал течь, как вода.
Что же будет под землёй? Малейший толчок — и всё поплывёт?
Они доказали, что пески, обладающие свойством удерживать воду и растекаться при механическом воздействии, для метрополитена опасны. Они без обиняков сказали проектировщикам и строителям: обратите внимание, здесь опасно.
Самое наглядное доказательство было просто. Таня Баландина руками нежно «клеила» шар, который мог держаться до утра. Шар из обычного песка высыхал и рассыпался.
На чём город держится
Трудно уже вспомнить, кто из техников-геологов — Наташа Бандурова, Зоя Полюхова — сообщил, как о своей личной трагедии:
— Под станцией «Комсомольская» — пустота! Как же теперь наше метро?
Молодёжь всё, относящееся к метрополитену, воспринимала близко к сердцу. Девчонки — их прозвали энтузиастами с улицы Энтузиастов — чуть не плакали, когда обнаруживались полости, извлекались из скважин пески-плывуны. Чем больше таких открытий, тем вернее метрополитену скажут «Нет!» Их профессия обязывала такие открытия совершать — в этом смысл работы изыскателей.
Они гордились тем, что делают.
— Иду по Ленинскому проспекту, — говорила инженер Наташа Баскакова, — и вдруг мелькает — мой дом. Да, мой дом, стоит красацец. И про метро как-нибудь скажу: «Моё метро!»
Они хотели его видеть самым красивым, самым лучшим. Наташа была уверена, что станции «под хохлому» распишут. Зоя Полюхова считала, что таблички на мраморной стене назовут тех, кто проектировал метрополитен, кто строил его и, конечно, кто проводил изыскания на трассе. Таня Баландина уже готова была принять образцы из Нагорной части города — предполагалось, что от Московского вокзала трасса второй очереди пойдёт через метромост наверх.
Валерий Лазарев, не очень-то разговорчивый буровик, один из немногих, кто занимался ручным бурением в труднодоступных местах и который уже присматривался к Окскому откосу — здесь-то бурить придётся ему, ни одна машина сюда не въедет — вдруг ошеломил всех рассказом об оползне…
Это произошло февральским вечером, который, опустившись на город, зажёг тысячи огней, открыл двери театров, раскрасил улицы цветными рекламами.
В 19 часов 44 минуты медленно тащились вверх — от Молитовского моста к площади Лядова — грузовые машины, спешили «Волги», автобусы. Там, где Окский съезд закругляется по параболе недалеко от моста, матово горели фонари, стучал по рельсам красный трамвай одиннадцатого маршрута.
И ещё никто не знал (хотя уже всё началось), что февральский вечер приготовил городу неприятный сюрприз.
Трамвай остановился, в вагоне погас свет, а за окнами быстрыми, короткими молниями засверкали рвущиеся провода. Упавший столб лёг на рельсы.
Трамвай быстро опустел. То, что увидел Валерий Лазарев, было и фантастично, и величественно, и жутко. Через двухметровую каменную стенку, воздвигнутую у подножия горы, ползла эта самая гора. Плюхались комья глины и снега на асфальт, скатывались небольшие камни. Чуть дальше двигались по склону несколько деревьев. И всё это как в замедленной киносъёмке: неторопливо, молча.
Металась вагоновожатая: «Мне надо снять кассы с деньгами». Добровольцы собирались сдвинуть трамвай.
Однако никто не знал, как поведёт себя оползень в следующую минуту. Будет гора так же медленно ползти или вдруг обрушится тысячами тонн глины, песка, камня на магистраль?
Хищный язык подобрался к рельсам, опрокинул пустой вагон. Зазвенело битое стекло. Гора тащила вагон к обочине.
Снизу не было видно, как обваливались многопудовые глыбы, превращая вершину в крутой обрыв с нависшим козырьком снега. Возникали зловещие трещины — по этим разметкам продолжали отваливаться глиняные пласты…
— Ты зачем это рассказал? — набросились девчата на Лазарева, словно он был виноват в случившемся.
Уже потом геологи выяснят, что Окский откос при соответствующей инженерной защите опасности для метро не представляет. А пока тревоги — обоснованные и надуманные. Уж как-то быстро свыклись молодые люди с метрополитеном. Представляли, как под проспектом побегут залитые светом экспрессы. Наверное, трудно увидеть романтику, если будни ограничены шириной проспекта. Романтика жила в них самих, в их отношении к делу и страстном желании, чтобы в Горьком построили метрополитен.
На трассе, в «поле», был самый разгар работы, когда Наташа Баскакова составила первые геологические колонки. Небольшой сначала слой почты, грунты, которыми засыпали Заречье, чтобы выровнять местность под улицы и строительные площадки. Крупный жёлтый песок, желтовато-серые суглинки, глины, крупная галька — это аллювиальные отложения.
А вот самое интересное — коренные породы. Образцы лежат рядом, на столе — цилиндрики с неровным верхом и низом. На каждом наклейка: «Доломит с вкраплениями гипса», «Алевролит. Скважина 39», «Гипс аморфный. Глубина 69 м»…
Колонка на схеме спускается всё ниже и ниже под проспект. Татарский ярус; мергели, алевролиты, известняки и гипсы. Казанский ярус — известняки с прослойками доломита.
Наташа вертит керн — тончайшие частицы, мелкие песчинки сцементированы в этом образце природой в монолит. Она кладёт алевролит и берёт голубенький камень — ангидрит. Как паутинки, разбегаются по камню светлые прожилки.
Всё. Ниже не заглядывали — не нужно было.
Но впереди всех инженеров ждала увлекательнейшая работа — несколько колонок позволяли сделать разрез участка трассы, с каждым месяцем полотнища бумаги становились всё длиннее, пока, наконец, не уместилась на них вся трасса.
То, что ждали проектировщики.
Тайна перестала быть тайной. Восемь томов в красных переплётах могут ответить на любой придирчивый вопрос. Скупо и сухо на двух страничках записаны выводы — результат трудной полугодовой работы.
«Трасса метрополитена проходит в заречной части города Горького по левобережью долины р. Оки, сложенной аллювиальными отложениями, представленными в основном песками различной крупности.
…В аллювиальной толще местами встречены пески, обладающие плывунными свойствами. Подстилается аллювиальная толща коренными отложениями пермской системы, в которых (в концевых участках трассы) встречены отдельные небольшие карстовые полости.
…Грунтовые воды встречаются на всём протяжении трассы, залегают в основном близко от дневной поверхности.
…При постройке Чебоксарского водохранилища будет наблюдаться подпор грунтовых вод, максимальная величина может достигнуть 1,2 м.
…Учитывая опыт строительства подземных сооружений в заречной части города, считаем, что при строительстве метрополитена возможно применение щитового метода проходки с искусственным водопонижением.
…Анализ обширного материала изысканий прошлых лет и значительный объём выполненных работ показали, что строительство метрополитена в данных инженерно-геологических условиях возможно».
В отчёте была ещё одна фраза, о которой вспомнят в мае 1979 года: «На последующих стадиях изысканий рекомендуется более детально выделить в плане и разрезе пески, обладающие плывунными свойствами».
Однако, в силу разных обстоятельств, эти работы выполнены не были.